Месть дочери

Сколько людей - столько и мыслей, поступков, судеб. И хотя эту истину трудно отрицать, мы часто не придаем ей значения. Вот и поступаем так, чтобы было лучше нам, а ведь рано или поздно придется отвечать за свои поступки - если не перед людьми, то перед Богом.
Двадцать лет назад Игорь Тарасенко оставил свою семью без средств к существованию. Поплатился он за это в наши дни. Эта история поразила меня в самое сердце. Вот как оно в жизни бывает! Правду говорят: чужие слезы на землю не падают…
…Всю жизнь, начиная с трехлетнего возраста, Людмила Игоревна - по отцу Тарасенко - ненавидела своего родителя. Один раз, когда училась в первом классе, взяла фотокарточку отца и выколола ему глаза! Этого показалось ей мало, и она вырезала ему лезвием рот - вместо симпатичных пухлых губ получилась уродливая дырка, и пригожий человек стал походить на вурдалака. Мать Люды Любовь Федоровна, увидев эти «художества», заплакала: «Да оставь ты его в покое, дочка! Бог ему судья!»
Вместо ответа дочь - кроткое семилетнее существо - протестующее мотнула головой и лихим движением ножа располосовала отцу лицо. Плотная бумага не выдержала нажима, лезвие просекло ее насквозь, на скатерти остался порез. «Ах, дочка!» - мать заплакала сильнее.
Когда Люде было три года, отец бросил их семью. Ну, ладно бы ушел, как всякий нормальный мужик, оставив нелюбимым жене и дочке квартиру и хоть какие-то деньги. Но не тут-то было. Игорь Павлович втайне от жены продал дачу, машину, гараж, умудрился с помощью знакомого нотариуса обменять расположенную в центре города трехкомнатную квартиру на две неравнозначные: в одну, крохотную,  прописал жену с дочкой, в другой, двухкомнатной, прописался сам. А потом в хмурое октябрьское утро ушел из дома. Жене оставил записку, в которой обратился к ней сухо на «вы», как к чужому человеку. Объяснил, что очень устал от нее и дочери, обвинил их в том, что испохабили ему жизнь, совершенно не к месту привел слова Льва  Толстого, где тот сравнивал жену с чемоданом без ручки, с которым идти очень неудобно и бросить жалко. А заодно, как бы между прочим, сообщил, что в их квартиру очень скоро - буквально через сутки - въедут новые хозяева...
Любовь Федоровна, прочитав записку, остолбенела. Люда, хотя и было ей всего три года, также поняла, какая большая беда приключилась с ее семьей, и заплакала.
Тарасенко предупредил их не напрасно - утром в дверь позвонили. Любовь Федоровна открыла и увидела за порогом горбоносого черноглазого человека с тоненькой ниточкой усов, будто бы специально нарисованных или приклеенных к верхней губе.
«Вы еще здесь? - неприятным высоким голосом осведомился горбоносый. - Вас здесь быть не должно. Вы проживаете по адресу…». Визитер выдернул из кармана бумажку и продиктовал Любови Федоровне адрес, по которому она отныне должна жить вместе с дочкой. Та разом сделалась неживой, оделась, будто во сне, взяла дочку и поехала смотреть новое жилье. Горло ей что-то сжало с силой, из глаз брызнули слезы, когда она увидела «фатеру», в которой им теперь надлежало жить. Это была убогая квартирка, не поддающаяся сравнению с прежней. С крохотной кухонькой, где невозможно повернуться, узкой, похожей на пенал, комнатой и грязными окнами. Люда заплакала вслед за мамой. Она многого еще не понимала, но одно усвоила твердо - во всем плохом, что происходило с ними, виноват отец.  
Дом их теперь был бедным, и еда была бедной, и одежда, и быт. От алиментов, которые Игорь Тарасенко должен был платить своему ребенку, Любовь Федоровна отказалась. Лишь бросила с горьким презрением: «От подонка нам с дочерью ничего не надо. Обойдемся!». Игорь Тарасенко не настаивал.
Мать перевела ее на свою фамилию. Девочка превратилась в Ковалеву.
Мама быстро постарела, сделалась беспомощной, суетливой, около губ у нее появились горькие складки. В этом тоже был виноват отец. Люда решила, что когда вырастет, обязательно ему отомстит.
А с Игоря по истечении лет ни пух, ни пыльца не облетели, он и в сорок, и в сорок пять, и в пятьдесят поглядывал на чужую юбку и тратил деньги на подарки прелестным существам, лишь бы те обращали на него внимание. Через некоторое время он ушел и от второй жены, присмотрел себе третью, дочь генерала, красивую, жеманную, щедро украшенную золотом, с крупными чистыми изумрудами старой огранки в ушах.
Когда в стране начались приватизация и создание различных акционерных обществ, его жена тоже создала АО, которое записала на себя, выделила себе пакет акций размером в девяносто процентов, Игорю же вручила оставшиеся десять. Жена стала президентом, Тарасенко - генеральным директором. Предприятие пошло в рост. Тарасенко начал жить, не считая денег.
Однажды на его предприятие пришла наниматься новая сотрудница - улыбчивая, с ясным лицом и лучистыми глазами, длинноногая, соблазнительная. Тарасенко даже сглотнул липкую слюну, глядя на нее. Решил, что эта девочка обязательно будет работать в его конторе, а там уж, когда подоспеет срок, он затащит ее к себе в постель. Игорь даже не обратил внимания, что фамилия у этой девочки была, как у его бывшей жены,- Ковалева. Имени дочери, оставленной где-то в далеком прошлом, он вообще не помнил.
Людмила Ковалева стала работать у него референтом. Через месяц произошло то, к чему Тарасенко стремился - она стала его любовницей. Победа была оглушительная. Совсем не разобрался он, пребывая в восторженном состоянии, что не сам затянул Люду к себе в постель, а она его.
Прошло два месяца. Однажды жене Игоря позвонили. Она на даче готовила отчет в налоговую. Телефонный звонок был совершенно некстати. Жена Тарасенко поморщилась, подняла трубку: «Да!» - «Вы знаете, где сейчас ваш муж?»
- Кто это? - резко спросила жена.
- Не важно. Так вот, ваш муж сейчас принимает в вашей квартире одну соблазнительную молодую особу. И бьюсь об заклад, эта парочка сейчас занята совсем не сведением концов в полугодовом отчете!
До квартиры надо было добираться не менее получаса, она доехала за двадцать минут. Тихо, стараясь не скрежетать ключами, открыла входную дверь, на цыпочках пробралась в спальню. И там увидела своего мужа в постели с самой красивой сотрудницей своей фирмы… Сделала несколько прыжков - и ударила мужа кулаком по лицу.
Людмила поспешно перебазировалась на противоположную сторону широкой кровати. Жена Тарасенко ее даже не заметила, вновь ударила мужа кулаком по лицу. Пальцы у нее были украшены несколькими золотыми перстнями, у Тарасенко из рассеченного виска брызнула кровь.
- Сволочь! - зарычала оскорбленная жена и вновь ударила кулаком по лицу. Тарасенко пытался что-то сказать, прижимал руки к груди, тыкал пальцем в сторону Люды, спокойно, даже как-то безразлично лежавшей на постели. На ее губах играла победная улыбка.
- Успокойся, пожалуйста, успокойся! - кричал Тарасенко.
- Я тебе все объясню!
- Что ты можешь мне объяснить? - неожиданно горьким, хриплым от бессилия голосом произнесла жена и, в последний раз хлестнув мужа по лицу, заплакала.
Действительно, что он мог ей объяснить?
Когда жена ушла, Тарасенко прижал к разбитому лицу простыню и обреченно завыл. Люда вздохнула, неспешно оделась и ушла, не проронив ни слова. Стенающий Игорь ее ухода не заметил. Ему было сейчас не до Люды - он прикидывал, во что может ему обойтись измена. Если разъяренная жена  отойдет - лишит его премии, новой машины и чего-нибудь еще, ежели не отойдет, то и думать не хотелось, что может случиться…
Произошло самое худшее. На следующее утро у входа в офис Тарасенко встретила кадровичка - плоская дама в старомодных очках. Она протянула ему листок бумаги с текстом, набранным на компьютере:
- Распишитесь внизу, в правом углу.
- Что это? -  не понял Тарасенко.
- Приказ о вашем увольнении!
Но это было еще не все. В тот же день он был лишен всех своих доходов. Не стало у него ни квартиры, ни дачи, ни машины. Ничего. Он сделался гол как сокол.
Людмила Ковалева уволилась из компании сама. В тот же день. Мол, мавр сделал свое дело, мавр может уйти. Ей не хотелось ни с кем говорить, не хотелось ни о чем думать, внутри, в том месте, где обычно прячется душа и часто бывает больно, было пусто. Злость, которая столько лет сидела в ней, ранила душу, вышибала из глаз слезы и заставляла просыпаться по ночам, утихла, свернулась в клубок, будто лишенная яда змея.
Через четыре дня Тарасенко позвонил Люде.
- Людочка, ты единственное, что осталось у меня в жизни. Больше у меня никого и ничего нет. Приезжай ко мне. Я тут снял комнату. Приезжай, - в его голосе появились умоляющие нотки, - мне тебя очень не хватает. Мне даже поговорить не с кем.
Обитал теперь Игорь в неказистой комнатенке со старой мебелью.
- Вот где теперь живу,- горько произнес Тарасенко. - Но ничего, мы с тобой еще поднимемся на ноги.
Людмила отрицательно покачала головой.
- Почему? - признес Тарасенко с изумлением. - Неужели тебе не жаль меня?
- Нет. Во-первых, я играю здесь роль обыкновенной подстилки. Во-вторых, я твоя родная дочь.
Людмила открыла сумочку и вытащила оттуда свидетельство о рождении. В метрике черным по белому было написано, что ее отец Тарасенко Игорь Павлович, мать Тарасенко Любовь Федоровна, в девичестве - Ковалева.
- Ну, ты и сука,- свистящим шепотом произнес Тарасенко, глаза у него сделались еще более светлыми и еще более безумными.
- Сука, это верно, - согласилась Люда и спрятала метрику в сумку. - То, что произошло, расплата за старое. Не надо было поступать так и со мной, и с моей мамой. Но это еще не все.
- Как не все?
- Будет кое-что еще...
Люда не успела договорить, Тарасенко с воплем бросился на нее. Ударил кулаком по лицу - точно так же его несколько дней назад била жена. За первым ударом нанес второй, потом еще, разбил Людмиле губу. Та в ответ лишь презрительно улыбалась.
- И ты мне еще грозишь? - он вновь ударил Люду. Все лицо девушки было уже в крови. После седьмого удара она потеряла сознание. Когда очнулась, сплюнула на пол кровь и произнесла, едва раздвигая разбитые губы: «Дурак!»
- Иди вон отсюда! - проревел Тарасенко, со всего маху рухнув на койку.
В тот же вечер Людмила Ковалева побывала у врача, зафиксировала побои, нанесенные ей Тарасенко, утром отнесла заявление в милицию.
Теперь папаше предстояло держать ответ. Суд еще не состоялся, но он состоится обязательно - Людмила на мировую не идет, и по закону ее обидчику светит вполне приличный срок. Такой, что не забудется никогда.
Впрочем, дочь свою Игорь Петрович теперь также не забудет никогда. Не дано.
Как там у Левитанского: «…Меру окончательной расплаты каждый выбирает для себя…»