Почти двадцать лет Валя не писала и не звонила своей матери

Валю я знаю давно. Помню ее еще худенькой девчушкой с торчащими в разные стороны туго заплетенными косичками, в которые вместо ленточек были вплетены шнурки от ботинок. Девочка была похожа на сиротку. Но у нее была мать и два старших брата. Отец умер за несколько месяцев до ее рождения. Так Вале говорила мать. А ей она привыкла верить.
Евдокия Кирилловна, мама Вали, никогда никого не обманывала, всегда рубила правду с плеча, даже если ее слова могли сильно обидеть односельчан. Что поделать - такой характер. Из-за него она вынуждена была податься в пастухи, подальше от обидчивых людей. Шла от Евдокии Кирилловны тяжелая, мрачная энергия, которая заставляла обходить эту женщину стороной. И только Валюша любила эту женщину без памяти. Но никаких нежностей мать не допускала. Да и к Вале была холодна. Прямо так и говорила ей, что не желала рождения дочки. Но похороны мужа, новые дела по хозяйству закрутили ее, а когда спохватилась: поздно уже было избавляться от ребенка. Пришлось рожать.
- Сама посуди, - рассуждала вслух мама, - зачем мне лишний рот? Когда ты родилась, Славке шестнадцать исполнилось, Вовке - тринадцать. Думала, мальчишки выросли, заживем теперь по-человечески: все сильные, самостоятельные, работящие. И тут ты... Кормильца Бог взял, а тебя, нахлебницу, послал. За какие грехи?
Настолько она равнодушна была к дочери, что даже имя для нее не потрудилась найти. Однажды зашла мать в школу и там встретила секретаря сельсовета. Та принялась распекать Евдокию: мол, ребенку почти три месяца, а все без имени. Евдокия хотела уже дать секретарю злой ответ, да подняла глаза и увидела на стене портреты пионеров-героев. Ближайшим оказался Валя Котик. И велела она секретарше записать дочку Валентиной.
Видя такое дело, односельчане жалели Валю, старались ее приласкать, угостить. Но девочка хоть и ласковая была, а чужих рук сторонилась. Целыми днями моталась за матерью, которая пасла стадо. Она ни есть, ни пить не просила, лишь бы быть рядом с мамой.
Валя, чтобы привлечь к себе мамино внимание, подражала ей во всем. Возвращаясь с работы, мать мыла сапоги в луже, и Валя лезла туда же. Мать ревностно заботилась о старших сыновьях. И, вторя ей, Валька кричала вслед двадцатилетнему брату: «Шапку не забудь, шалопай!».
Когда Вале исполнилось семнадцать и школа была позади, мать окончательно потеряла интерес к дочери. Жизнь Евдокии Кирилловны сосредоточилась вокруг внуков. Они остались с бабушкой после того, как сам Вячеслав с женой перебрались в Луганск. Внуков она считала сиротами при живых родителях и была готова на все ради их счастья.
Наверное, тогда Валя почувствовала себя по-настоящему отвергнутой. За любовь матери она готова была вытерпеть многое, но становиться рабой у малолетних племянников не захотела. Впервые в жизни Валя оскорбилась тем открытым пренебрежением, которое высказала ей мать. Она уехала. Сначала к брату. А через полгода, почувствовав себя не у дел в чужой семье, подалась в столицу.
Вале к одиночеству было не привыкать. Она давно была готова к тому, что в жизни ей не на кого опереться, никто ее не любит и не ждет.
В мужья она выбрала спокойного, молчаливого деревенского парня. «Мы понимаем друг друга с полуслова», - восторженно писала Валя маме о начале семейной жизни. Но в ответ вместо поздравлений получила холодное сообщение, что на свадебный подарок и на возвращение домой Валентина может не рассчитывать. Она теперь отрезанный ломоть. Славка денег не присылает. Вовка живет в райцентре и едва сводит концы с концами, так что бабушка с двумя внуками жила только на пенсию. Да только разве ж это деньги?!
С тех пор почти двадцать лет Валя не писала и не звонила матери. Может, по ее совету, поставила крест на родном доме. А может, закрутила ее жизнь, завертела - учиться надо было, квартиру получать, ребенка воспитывать… От братьев она знала, что мама по-прежнему живет в селе. Одна. Ни с кем не общается. Племянники выросли и покинули ее. Иногда наведывался Владимир. Но его жена своевольную свекровь не переносила, и потому брат приезжал украдкой, на скорую руку наколоть дров или подлатать крышу. По редким скупым письмам от братьев Валя понимала, что живется матери нелегко. Но ни разу за два десятилетия Евдокия не написала дочери, не интересовалась ею и себе помощи не просила.
А дела у Вали пошли хорошо. Окончив институт легкой промышленности, она работала на трикотажном производстве. Скоро у нее появился свой круг клиентов.
- Знаете, тогда в годы перестройки многие жаждали легких денег, а я просто работала. В те годы умер муж. Сын ушел в армию и вернулся женатым человеком. И хотя молодые жили у меня, я снова, как когда-то в детстве, почувствовала себя одинокой. Работа спасла меня. Я пробила свой путь в бизнесе. А когда, наконец, стало ясно, что моя фирма прочно отвоевала свое место, я взяла и написала матери большое и даже хвастливое письмо, - рассказывает Валентина.
Мать отвечала сухо, сжато, сообщала, что умирать не собирается, хоть и болеет. Что ходит к ней женщина из собеса и девочка из храма помогает по хозяйству. И ни в какой дополнительной поддержке она не нуждается. Мать снова грубо захлопнула перед Валентиной дверь. Но дочкино сердце екнуло. Помаявшись с неделю, она махнула на родину. Везла огромные сумки, забитые лекарствами и продуктами, гостинцев прикупила, денег припасла… Все мечтала, как удивит мать, накрыв для нее шикарный стол.
- Мне стало так страшно в тот момент, - призналась Валентина. - Нет, я испугалась не ее старости. Мне стало стыдно за собственное равнодушие. В доме практически не было ни продуктов, ни денег...
Два дня Валя приводила все в порядок. Направилась в собес, хотела там разнос учинить, но с полдороги вернулась. Встретилась с маминой «нянькой». Дала ей ясно понять, что будет доплачивать, только чтобы мать была всегда чистенькой и сытой. «Нянька» расчувствовалась, даже слезу пустила. Суетливым движением взяла деньги и пообещала, что отныне для Евдокии Кирилловны наступит рай на земле.
Валентина уехала с тяжелым сердцем. Желание забрать маму к себе появилось у нее позже. Сначала посылала ей денежные переводы, посылочки. Мама исправно отписывала об их получении. Потом, растаял какой-то ледок в душе старой женщины, и она стала сообщать, как и куда определила полученные подарки. В основном все отдавалось в церковь. Вале, конечно, не очень нравилось, что в ее вещах щеголяет полсела. Ну, да ладно, думала она, может, не забудут люди доброты. Ее радовало, что мама шлет ей весточку, значит, подтаяла их стена молчания, и дочь стала ей близка по-настоящему.
А потом пришло письмо, в котором она ясно уловила ту высокомерную ноту, которую так часто слышала в детстве. Мать сообщала, что прогнала свою «няньку» за то, что та отказалась клеить в кухне новые обои. Конфликт получился громким, а в результате старая женщина осталась одна без хлеба, молока и прочей еды. Когда же перепуганная Валентина примчалась в село спасать маму от голода, Евдокия Кирилловна обвинила дочь во всех своих бедах.
- Вот тогда я поняла, что надо забирать маму. Характер-то ее не поменяешь. Да и трудно меняться, когда тебе почти девяносто, - приняла решение Валентина.
- А братья? Они же видели от матери побольше доброты и участия, чем вы, - не выдержала, спросила Валентину.
- Славка уже старый, ему самому впору сиделку нанимать. Уже шестьдесят шесть, а Володька на три года моложе. Болеет сильно. Да попивает он. Нет, ему с нашей мамой не справиться.
- А вы уверены, что вам этот крест будет под силу?
- Я должна его нести. В конце концов, всего, чего мне удалось достичь в жизни, я обязана мамочке. Она научила меня быть сильной. Благодаря ее воспитанию я всегда рассчитывала только на собственные силы. Получить в детстве такую закалку - разве это не лучший «подарок», который могут дать родители своему ребенку?